Рецензия была подготовлена в октябре 2011 года для Совета по культурному наследию. Выкладываем текст рецензии.
Рецензия на АКТ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
«НИЕНШАНЦ (ОХТА 1) ШВЕДСКАЯ КРЕПОСТЬ 1611-1703 ГГ.: УЧАСТКИ КУЛЬТУРНОГО СЛОЯ, ГРУНТОВЫЙ МОГИЛЬНИК» (ПАСПОРТ ОТ 16.02.1998 Г.)
Рассматриваемый «Акт по результатам государственной историко-культурной экспертизы «Ниеншанц (Охта 1) Шведская крепость 1611-1703 гг.: участки культурного слоя, грунтовый могильник» (Паспорт от 16.02.1998 г.) от 31 августа 2011 г.», составлен членами Некоммерческого партнерства «Национальный союз экспертов» аттестованными экспертами Лагуниным Игорем Ивановичем (председатель экспертной комиссии), Свешниковой Ольгой Алексеевной (член комиссии) и Степановой Еленой Алексеевной (секретарь экспертной комиссии). Вызывает удивление, что среди членов экспертной комиссии нет ни одного эксперта, аттестованного по направлению «документы, обосновывающие включение (исключение) объектов археологического наследия в единый государственный реестр объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации», хотя объектом экспертизы является выявленный объект, основу которого составляет целый ряд объектов археологического наследия, а целью экспертизы является «обоснование включения (отказ во включении) выявленного объекта археологического наследия «Ниеншанц (Охта 1) Шведская крепость 1611-1703 гг.: участки культурного слоя, грунтовый могильник» (с. 6). Уже только одно это обстоятельство даже перед началом изучения рецензируемого документа приводит к сомнению о возможности формулирования квалифицированных и достоверных выводов в отношении объекта экспертизы.
По заявлению экспертов (с. 5-6) целью их исследования явились четыре объекта экспертизы:
– выявленный объект культурного наследия «Ниеншанц (Охта 1) Шведская крепость 1611-1703 гг.: участки культурного слоя, грунтовый могильник» расположен по адресу: Санкт-Петербург, Красногвардейская пл., 2, лит. К (территория между р. Невой и левым берегом устья р. Большой Охты);
– подлежащий хозяйственному освоению земельный участок, расположенный по адресу: г. Санкт-Петербург, Красногвардейская площадь, участок 1, (южнее дома 74, литера А по Свердловской набережной), кадастровый номер 78:11:6001А:36;
– подлежащий хозяйственному освоению земельный участок, расположенный по адресу: г. Санкт-Петербург, Красногвардейская площадь, участок 2, (южнее дома 74, литера А по Свердловской набережной), кадастровый номер 78:11:6001А:35;
– документы и материалы, обосновывающие включение/отказ во включении выявленного объекта культурного наследия «Ниеншанц (Охта 1) Шведская крепость 1611-1703 гг.: участки культурного слоя, грунтовый могильник», расположенного по адресу: Санкт-Петербург, Красногвардейская пл., 2, лит. К (территория между р. Невой и левым берегом устья р. Большой Охты) в единый государственный реестр объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов РФ.
Среди документов, подвергнутых экспертизы авторы приводят длинный список из 40 документов (с. 7-12), многие из которых представляют собой многотомные отчеты двух, работавших на объекте археологических экспедиций, которые не могли быть достоверно оценены (и даже прочитаны) за те две недели с 16 по 31 августа, в течение которых авторы работали над составлением экспертного заключения, тем более, что, как уже было указано выше, члены экспертной комиссии не обладают не специальными познаниями, ни квалификацией для работы с такими документами как отчеты о проведении археологических исследований. Это обстоятельство также заставляет выразить сомнение в возможности формулировки ими квалифицированных, научно обоснованных и независимых экспертных выводов.
Список документов, с которыми работали эксперты, к тому же весьма выборочен, не отражает всей полноты документации, на основании которой можно было бы выносить обоснованное экспертное решение. Так, например, среди изученных экспертами документов фигурируют «Акт от 20.03.2009 по результатам первого этапа государственной историко-культурной экспертизы «Ниеншанц» (Охта 1), Красногвардейская пл., д. 2» (составлен группой экспертов под руководством П.Е. Сорокина) и «Акт проведения историко-культурной экспертизы от 15 августа 2011 г. (эксперт Беляев Л. А.), однако отсутствует «Акт по результатам проведения историко-культурной экспертизы» того же объекта, проведенной 15 апреля-15 июня 2010 г., составленный тем же Л.А. Беляевым. Возникает вопрос: что явилось причиной такого игнорирования этого документа членами экспертной комиссии – небрежность и неточность в составлении экспертизы, ставящей под сомнение достоверность их выводов, или сознательное игнорирование важного документа? Авторы экспертизы оговаривают, что «сведения об обстоятельствах, повлиявших на процесс проведения и результаты экспертизы: не имеются» (с. 6), однако наличие этой неучтенной ими экспертизы или факт ее отмены именно таким обстоятельством является. Не знать о существование члены экспертной комиссии не могли, так как в перечне использованных ими документов фигурирует под № 25 «Протокол заседания секции археологического наследия Экспертного совета при Росохранкультуре от 19.04.2011», в котором прямо говорится о том, что решение о постановке объекта культурного наследия «Охта I» на государственный учет должно приниматься «в соответствии с заключением государственной историко-культурной экспертизы Л.A. Беляевa и экспеpтизы О.М. Иoaнниcянa, проведенной в ходе судебного процесса». В цитированном документе речь идет об экспертизе Л.А. Беляева 15 апреля-15 июня 2010 г., поскольку экспертизы от 15 августа в тот момент еще просто не существовало. Если эксперты знали об этом, но не обратили внимание на это несоответствие и не проанализировали его, то это является грубейшим нарушением, требующим рассмотрения уже не на заседании Совета по культурному наследию, а в правоохранительных органах.
Что же касается заключения комиссионной историко-культурной судебной экспертизы, составленной для Куйбышевского суда Санкт-Петербурга группой экспертов под руководством О.М. Иоаннисяна, то этот документ даже не входит в перечень анализируемых экспертной комиссией документов, хотя о его существовании экспертам должно было быть известно из анализа Протокола заседания Экспертного совета Росохранкультуры от 19.04.2011. Непредоставление экспертной комиссии этого документа также является обстоятельством, влияющим на процесс проведения и выводы экспертизы, однако, как уже отмечалось выше, таковые обстоятельства авторам экспертизы не известны. Таким образом указанная ситуация с игнорированием первой экспертизы Л.А. Беляева и комиссионной судебной историко-культурной экспертизы также свидетельствует о крайней небрежности, проявленной членами экспертной комиссии, при составлении экспертизы, и повлиявшей на сделанные ими выводы, либо еще хуже – о сознательном не использовании этих материалов, что сводит на нет утверждения об объективности и обоснованности экспертизы.
Среди анализируемых документов экспертами использована действовавшая на момент проведения ими экспертизы учетная карточка объекта от 30.03.2009. Исходя из этого документа, явствует, что на анализируемой ими территории помимо выявленного объекта «Охта I» присутствуют и другие самостоятельные объекты археологического наследия, существование которых было подтверждено и экспертизой Л.А. Беляева от 15.04-15.06.2010 и комиссионной судебной историко-культурной экспертизой. Это:
Стоянки эпох неолита-энеолита;
Древние поселения мысового городища новгородского времени (в экспертизе Л.А. Беляева от 15.04-15.06.2010 существование этого объекта ставится под сомнение) и крепости Ландскрона;
Фортификационные сооружения мысового городища новгородского времени (в экспертизе Л.А. Беляева от 15.04-15.06.2010 существование этого объекта ставится под сомнение);
Фортификационные сооружения крепости Ландскрона;
Могильник XVI – XVII вв.;
Фортификационные сооружения Ниеншанца 1611-1650-х гг.,
однако для авторов рецензируемой экспертизы эти объекты как самостоятельные заведомо не существуют, хотя и рассматриваются с точки зрения возможности их сохранения. Уже хотя бы с этой точки зрения в экспертном заключении содержится явное противоречие: объектов нет, но сохранять их невозможно. Если их нет, то, каким образом может возникать вопрос о возможности или невозможности их сохранения?
В связи с этим следует отметить и чисто методическое противоречие, содержащееся в экспертизе и ставящее под сомнение научную обоснованность и объективность ее выводов. По логике гос. экспертов (с. 32-33), любой земляной или деревоземляной археологический объект – будь то фортификационное сооружение или жилище – следует считать фрагментом культурного слоя и, следовательно, относить к виду «достопримечательное место». Между тем, отдельные объекты, имеющиеся на Охтинском мысу, могут быть легко локализованы и отнесены к виду «памятники» (точнее, объекты археологического наследия) как частично или полностью скрытые в земле следы существования человека (см. ст. 3 73-ФЗ).
Однако гос. эксперты не рассматривали возможности отнесения объектов культурного наследия Охтинского мыса к виду «памятники», не привели никаких аргументов в пользу выбора вида «достопримечательное место», а не «памятник», чем также нарушили принцип научной обоснованности и, как представляется, законности.
В материалах и документах, переданным экспертам, оказались не представленными:
— Информационные письма СЗНИИ Культурного и Природного Наследия в адрес Председателя КГИОП В.А. Дементьевой (исх. №218 от 07.04.2009, исх. №422 от 5.10.2009);
— Заключение Историко-культурной экспертизы Санкт-Петербургского регионального отделения Российского комитета Международного совета по вопросам памятников и достопримечательных мест (ИКОМОС СПб), Санкт-Петербург, 2010;
— работа «Проведение анализа и систематизации документов и выполнение историко-культурной экспертизы объектов культурного наследия, исследованных археологами на территории Санкт-Петербурга» 2005 года, выполненная по заказу КГИОП;
— Протокол заседания Отдела славяно-финской археологии ИИМК РАН № 13 от 12 ноября 2008 г.;
— Протокол заседания Отдела славяно-финской археологии ИИМК РАН от 6 мая 2009 г.;
— Протокол заседания Отдела славяно-финской археологии ИИМК РАН от 26 ноября 2009 г.;
— Протокол заседания отдела палеолита ИИМК РАН от 20 декабря 2010 г.;
— Протокол заседания Отдела славяно-финской археологии ИИМК РАН от 2 декабря 2010 г.;
— Материалы Х Международного семинара «Геология, Неоэкология, эволюционная география». 17-18 декабря 2010 г. в РГПУ им. А.И. Герцена, происходившего в рамках рабочего совещания «Проблемы археологии и палеогеографии Северо-Запада России».
В результате этого в гос. экспертизе оказалась представленной только одна экспертная точка зрения по ряду вопросов, в том числе:
— по вопросу о наличии либо отсутствии на Охтинском мысу новгородского средневекового городища;
— по вопросу о завершенности археологических исследований на участке;
— по вопросу о возможности и способах сохранения объектов археологического наследия Охтинского мыса.
В силу этого обстоятельства можно говорить о нарушении принципа объективности проведенной гос. экспертизы.
Информация, содержащаяся в некоторых материалах, представленных экспертам, не соответствует принципу достоверности. Так, гос. эксперты ссылаются на «экспертное заключение» от 20.08.2009 (т.е. Сводное заключение экспертов специальной Комиссии…), которое, как выяснилось в ходе судебного процесса в Куйбышевском суде, носило «компромиссный» характер: некоторые эксперты подписали его в предложенной формулировке (т.е. с пунктом о нецелесообразности консервации объектов на месте с целью дальнейшей музеефикации) в обмен на обещание «дать археологам докопать». Кроме того, отвечая на вопрос представителя заявителей: «С чем связан вывод (экспертов) о нецелесообразности консервации объектов (на месте в пределах «красных линий» участка с целью дальнейшей музеефикации (п.1 Сводного заключения)?», – эксперт А.Н. Мазуркевич пояснил, что это было связано «с определенным давлением со стороны, потому что была достаточно сложная ситуация» (л.д.39 т.6). Последнее обстоятельство не могло не быть известно заказчику гос. экспертизы, т.к. ЗАО «ОДЦ «Охта» участвовало в указанном процессе в качестве заинтересованного лица.
Переходя, к анализу конкретных выводов, содержащихся в экспертизе, следует отметить следующее:
Ссылаясь на Протокол заседания секции археологического наследия Экспертного совета при Росохранкультуре от 13.11.2009 (документ № 17) и Протокол заседания секции археологического наследия Экспертного совета при Росохранкультуре от 19.04.2011 (документ № 25) члены экспертной комиссии делают совершенно голословный, но очень ответственный вывод о сложных гидрогеологических условиях Охтинского мыса и о «практической неосуществимости сохранения и музеефикации» археологических объектов Охтинского мыса. Однако ссылки на экспертные заключения специалистов в области гидрогеологии, инженерной геологии и реставрации отсутствуют. Столь же голословны и не подкреплены соответствующими анализами и экспертизами эти утверждения и в документах, на которые ссылаются авторы экспертизы. Между тем, авторы экспертизы берут на себя смелость категорически заявлять о том, что к таким выводам они пришли «проанализировав гидрогеологические условия и степень сохранности археологических объектов» (с. 19). Во-первых, ни один из них не является специалистом для проведения такого рода анализов, а, во-вторых, такие исследования, насколько мне известно, вообще не проводились.
Кстати, следуя этой логике непонятно почему все-таки можно музеефицировать подлинные остатки Карлова бастиона, что предлагается авторами экспертизы, и каким образом на этом участке можно было осуществлять строительство 400-метрового небоскреба.
В связи с этим следует напомнить авторам рецензируемой экспертизы о том, что они сами на с. 4 утверждают:
«Подтверждаем, что мы предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения по статье 307 Уголовного кодекса Российской Федерации, содержание которой мне (нам) известно и понятно».
Вывод о завершении археологических исследований не точен и не верен. Согласно результатам археологических исследований, проведённых СЗНИИ культурного и природного наследия на значительной части территории мыса, которая в экспертизе обозначается как полностью изученная, имеются неисследованные археологические слои эпохи неолита, что, кстати, отражено в Актах о выполненных работах со стороны СЗНИИ Наследие, на которые ссылаются авторы экспертизы. Вызывает сомнение: а изучили ли они эти документы.
В основу выводов экспертов якобы положены результаты и научные отчёты СЗНИИ Наследие, однако, согласно документам СЗНИИ Наследие, на которые ссылаются государственные эксперты, также содержаться сведения о том, что на сданных по актам участках обнаружены слои неисследованного культурного слоя, а выявленные объекты, отвечают признакам выявленных объектов культурного наследия и с учётом степени их сохранности могут и должны быть сохранены.
Члены экспертной комиссии, очевидно в силу своей некомпетентности в вопросах методики исследований и охраны археологического наследия, очевидно, не представляют, что сам по-себе факт завершения исследований не означает, что на указанных участков не осталось археологических объектов, подлежащих сохранению. На участках работ П.Е. Сорокина они сохранились в большом объеме и были законсервированы засыпкой, а под ними остались не раскопанными (не исследованными) столь же значительные участки культурного слоя эпохи неолита. Если бы авторы экспертизы были бы знакомы со всем объемом документальных материалов или хотя бы внимательно проанализировали имевшийся в их распоряжении отчет СЗНИИ Наследие, они должны были бы обратить внимание на это.
Кстати, это ставит под сомнение и вывод авторов экспертизы о том, что культурные слои эпохи неолита «не представлены материальными носителями непосредственно на охраняемом объекте» (с. 34). Все слои эпохи неолита, расположенные ниже оснований фортификационных сооружений (по крайней мере, на большей части территории объекта, исследованной СЗНИИ Наследие) продолжают оставаться на охраняемой территории.
Определяя выявленный объект культурного наследия как «достопримечательное место регионального значения», авторы экспертизы полностью игнорируют тот факт, что на этой территории продолжают оставаться объекты археологического наследия (рвы Ландскроны, рвы и бастионы 2-х этапов существования крепости Ниеншанц и культурные слои эпохи неолита под ними и в бровках между раскопами). Это обстоятельство (наличие на охраняемой территории объектов археологического наследия) уже по определению выводит Охтинский мыс из «регионального значения» в «федеральное». Сделав такой вывод, авторы, по меньшей мере, демонстрируют незнание норм 73 ФЗ, по которому все объекты археологического наследия имеют федеральный статус охраны.
Эксперты определяют границы всего участка территории Охтинского мыса как охраняемого «достопримечательного места регионального значения», в то время как и экспертиза Л.А. Беляева от 15.04-15.06.2010, комиссионная судебная историко-культурная экспертиза признали наличие на территории Охтинского мыса самостоятельных объектов археологического наследия, границы которых, кстати, были определены (по территории исследованной СЗНИИ Наследие), для арбитражного суда. Однако эти документы не использованы авторами экспертизы. Не обеспокоились они и тем, чтобы провести такую работу по территории, исследованной ИИМК РАН, а без этого невозможно решить вопрос о сохранении в качестве объектов культурного (археологического) наследия, т.е. о решении вопросов, сформулированных в пп. 4, 5, 6, 7, рецензируемой экспертизы вообще не возможно. Уже хотя бы с этой точки зрения выводы экспертизы нельзя признать обоснованными, достоверными и вообще квалифицированными, а саму экспертизу выполненной.
Авторы экспертизы постоянно апеллируют к протоколам заседаний выездной группы Экспертного Совета Росохранкультуры и заседаний археологической секции этого Совета, в которых говорится о невозможности сохранения остатков крепостей на территории Охтинского мыса «ввиду неблагоприятных гидрогеологических условий» и включают это в свои выводы, добавляя при этом от себя, что нецелесообразно сохранять остатки фортификаций Ландскроны и 2-х этапов существования Ниеншанца «ввиду их плохой сохранности», «фрагментарности», «разрозненности», якобы «не дающей целостного представления о некогда существовавших фортификациях» и «что не позволяющей экспертам сделать вывод о необходимости их сохранения» (с. 34). Подобные утверждения входят в полное противоречие с таким международным документом как «Хартия ICOMOS по охране и менеджменту археологического наследия» (т.н. Женевская хартия 1990 г.). К этому документу мы еще вернемся, отметив здесь, что согласно этой хартии необходимость сохранения объектов археологического наследия не зависит от степени его фрагментированности (ст. 6 Хартии). По всей видимости, с этим основополагающим документом авторы экспертизы совершенно не знакомы.
Кроме того, полная некомпетентность членов экспертной комиссии в вопросах, связанных с археологическим наследием, проявляется и в том, что ни один из археологических объектов никогда не дает «полного представления о целостности», однако дает возможность создавать различные варианты его реконструкции. Кстати, само утверждение о том, что объекты средневековой фортификации сохранились «фрагментированно» является ложным. Об этом свидетельствуют прослеженные СЗНИИ Наследие и сохраненные П.Е. Сорокиным после завершения раскопок на протяжении 200 м рвы Ландскроны. Не упоминание об этом в экспертизе лишний раз свидетельствует о том, что отчеты СЗНИИ Наследие не были проанализированы экспертами, а их выводы заведомо ложны и необоснованны. В связи с этим следует указать и на явное противоречие в тексте рецензируемой экспертизы, где (на с. 22) цитируется вывод Л.А. Беляева о том, что рвы Ландскроны сохранились на полный профиль (а стало быть, нет никаких оснований говорить об их «фрагментированности»), но тут же делается вывод о том, что их сохранение нецелесообразно.
Сама по себе констатация того факта, что «сохранившиеся части средневековых фортификации располагались ниже уровня современной им дневной поверхности, т.е. всегда были погружены в грунт», сделанная авторами экспертизы (с. 34), вопреки их выводам, отнюдь не является препятствием для их сохранения и признанию их объектами археологического наследия. Названное свойство – это неотъемлемая часть такого наследия и собственно превращает следы человеческой деятельности в таковой объект (см. ФЗ 73, ст. 3). Что же касается таких архитектурных сооружений как фортификационные (да и любые) рвы, то они всегда «погружены в грунт» «ниже уровня современной им дневной поверхности». Иначе они и возникнуть не могут. Данный аргумент экспертов лишний раз свидетельствует об их полной некомпетентности в вопросах, связанных с анализируемым ими объектом.
Обосновывая вывод о невозможности музеефикации фортификаций Ландскроны и Ниеншанца, авторы экспертизы аргументируют это тем, что «такой способ сохранения требует реконструкции первоначальных объемов рвов путем воссоздания, что противоречит практике современной реставрации. Эта практика основывается на принципе Венецианской хартии: реставрация заканчивается там, где начинается домысел. К тому же, учитывая сложные гидрогеологические условия Охтинского мыса, полное воссоздание представляется практически неосуществимым» (с. 35). Это утверждение членов экспертной комиссии также совершенно не состоятельно, не объективно и явно тенденциозно.
Во-первых, как уже указывалось, на довольно значительных участках их протяженности рвы как Ландскроны, так и Ниеншанца вообще не нуждаются в воссоздании, т.к. сохранились на полный профиль, что, кстати, признается и самим авторами экспертизы.
Во-вторых, эксперты еще раз демонстрируют свое незнание Женевской хартии 1990 г., в которой такие реконструкции археологических объектов не только допускаются, но и поощряются, правда, с весьма жесткими требованиями к обеспечению сохранности аутентичных объектов (ст. 7).
В-третьих, та же Хартия провозглашает, что «основной целью менеджмента должно являться сохранение памятников и территорий in situ, что включает в себя соответствующую долгосрочную консервацию» (ст. 6). Далее в той же статье говориться о том, что требование по сохранению археологических объектов определяется их научной значимостью «и не ограничивается лишь привлекательностью и зрелищностью». Таким образом, в этой части выводов экспертной комиссии они не только не состоятельны, но и противоречат международно признанным нормам охраны археологического наследия.
В-четвертых, авторы экспертизы, как, впрочем, и члены Экспертного Совета Росохранкультуры под сохранением in situ и музеефикацией понимают лишь консервацию и открытый показ археологических объектов, откуда и проистекают выводы о «невозможности их сохранения». Между тем, под консервацией археологического объекта понимается совершенно иное – сохранение его in situ, как правило, в засыпанном виде (см. ст. 6 Женевской хартии). Музеефикация же не обязательно предполагает обязательного воссоздания – достаточно бывает трассировки скрытого в земле объекта на уровне современной дневной поверхности с применением минимальных элементов объемной реконструкции, являющимися, по сути дела, элементами благоустройства территории, обладающими в той или иной степени формами, свойственными скрытому в земле законсервированному объекту. Такие трассировки с элементами объемных реконструкций дают современному человеку возможность получить представление о том, что на данном месте находится некогда существовавший в полном объеме, но по тем или иным причинам утраченный объект. Сам же объект находится под землей и сохраняется для будущих исследований. Такого рода музеефикации-трассировки широко распространены по всему миру. Удачные примеры таких музеефикаций были выполнены в свое время еще в СССР – это Довмонтов город в Пскове и территория детинца в Киеве. Кстати, в последнем случае, таким образом были экспонированы именно земляные сооружения – ров и вал Киевского городища и фундаментные рвы первого русского храма – Десятинной церкви. Сохранение этих объектов в земле дало возможность после многократно проводившихся в XIX и XX веках раскопок этих памятников в начале XXI в. вновь вернуться к их исследованию и получить ту информацию, которая была недоступна исследователям предшествующего времени.
В-пятых, даже в случае принятия решения об открытой музеефикации рвов Ландскроны и Ниеншанца, технически обеспечение их сохранности возможно и осуществляется минимальными средствами (одерновки биоматами) и не представляет никакой сложности. Эта методика широко используется не только при реставрации эрозированных склонов (примеров тому в реставрационной практике множество), но и в ландшафтной архитектуре, дорожном строительстве и даже практике садоводов-любителей на дачных участках.
Самым существенным недостатком рецензируемого экспертного заключения, ставящим под сомнение объективность и достоверность выводов экспертизы в целом является ее явная направленность на решение вопроса о возможность хозяйственного использования территории при игнорировании, неверной, а часто заведомо ложной оценке вопросов о собственно сохранении объекта (а в данном случае — объектов) культурного наследия, чем грубо нарушаются требуемый законом и задекларированный самими авторами экспертизы принцип соблюдения презумпции сохранения объекта.
Так, на с. 12 эксперты, дословно цитируя одно из положений ст. 29 73-ФЗ, заявляют, что «главной целью экспертизы являлось соблюдение презумпции сохранности объекта культурного наследия при любой намечаемой хозяйственной деятельности». А уже на с. 27 они говорят прямо противоположное: «одной из задач настоящей экспертизы является определение целесообразности сохранения отдельных археологических объектов…», т.е. декларируется фактический отказ от презумпции сохранности объектов культурного наследия.
Отметим, что в соответствии со ст. 2 Европейской конвенции об охране археологического наследия (пересмотренной), каждая сторона (в данном случае – Российская Федерация – П.Ш.) обязуется создать, с помощью имеющихся у данного государства средств, правовую систему защиты археологического наследия, обеспечивая создание археологических заповедников даже в отсутствие видимых остатков на земле или под водой с целью сохранения материальных свидетельств, с тем, чтобы они изучались последующими поколениями. Данная конвенция была ратифицирована РФ 17.06.2011.
Таким образом, из 4-х поставленных перед экспертами объектами историко-культурной экспертизы (см. с. 5) эксперты анализируют только два – подлежащие хозяйственному освоению участки. Сам же объект культурного наследия исследован в экспертизе не полно, с явными нарушениями принципа презумпции его сохранения, ложными выводами, а документы и материалы, обосновывающие его включение (или отказ во включении) выявленного объекта в Государственный реестр проанализированы поверхностно, выборочно, тенденциозно и далеко не в полном объеме. Все это привело к тому, что рецензируемая экспертиза представляет собой документ, содержащий в себе недостоверные и необъективные, а иногда и заведомо ложные, сведения.
Единственным положительным моментом экспертизы является то, что ее авторы обратили свое внимание на историю Охтинского мыса в XVIII-XX вв., когда на его территории существовали Охтинская верфь и сменивший ее в 1930-х гг. Петрозавод. Как совершенно справедливо указывают члены экспертной комиссии, здесь в XIX в. были простроены суда, внесшие ключевую роль в истории освоения Мирового океана: шлюп капитана Головнина «Камчатка», «Восток» — флагманский корабль экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева, в результате которой была открыта Антарктида, знаменитый фрегат «Паллада», первый в истории мирового судостроения полуброненосный крейсер «Генерал-адмирал» (с. 32). «Величественная и героическая история изучения мирового океана замыкается на Охтинскую верфь», — пишут авторы экспертизы. Столь же справедливо они отмечают и ту роль, которую уже в годы Великой Отечественной войны Петрозавод вложил в героическую оборону Ленинграда в 1941-1944 гг. Отмечает она и события XIV и начала XVIII вв., с которыми связана борьба Руси, а затем и России за утверждение на Балтике. Поэтому более чем странным выглядит следующий за этим вывод (с. 32-33) о том, что, несмотря на все перечисленное ими выше, они рекомендуют рассматривать Охтинский мыс «как важную точку формирования региональной исторической памяти Санкт-Петербурга» (с. 32) и присвоить ему статус «достопримечательного места регионального значения», если со статусом «достопримечательного места», распространяемого на всю территорию Охтинского мыса в границах, предлагаемых членами экспертной комиссии нельзя не согласиться (об этом, кстати, говорилось и в заключение комиссионной судебной историко-культурной экспертизы и на заседании Экспертного Совета Росохранкультуры 19.04.2011 г.), однако отнесение этого достопримечательного места к региональной категории охраны не обоснованно. Во-первых, это связано с тем, что практически на всей его территории находятся объекты археологического наследия, которые уже по определению относятся к федеральной категории охраны, а во-вторых с тем, что уже хотя бы одного из перечисленных выше событий, связанных с территорией Охтинского мыса было бы достаточно не только приданию ему федерального статуса, но и номинации его как самостоятельного объекта всемирного наследия. Исходя из этого, нельзя признать обоснованными ни с точки зрения науки, ни с точки зрения Закона предлагаемые экспертами режимы использования Охтинского мыса, допускающие использование земельных участков на его территории для осуществления хозяйственной деятельности и разрешающие «строительство новых зданий, строений, сооружений» (с. 40).
Исходя из всего вышеизложенного, считаю невозможным утверждение рассматриваемого Акта экспертизы. Предлагаю Совету не только отвергнуть рассматриваемую экспертизу как не полную, голословную, не компетентную, содержащую ложные сведения, не отвечающую принципам достоверности, научной обоснованности и презумпции сохранности объекта культурного наследия, но поставить на голосование вопрос о назначении новой государственной историко-культурной экспертизы другим составом экспертной комиссии с обязательным включением в ее состав экспертов, аттестованных по профилю археологического наследия.
Член Совета по сохранению культурного
Наследия Санкт-Петербурга, заведующий
сектором архитектурной археологии
Государственного Эрмитажа, член Совета
СПб отделения ИКОМОС, доцент
Кафедры музейного дела и охраны
памятников СПбГУ, кандидат исторических
наук О. М. Иоаннисян
17.10.2011