Это статья из раздела «Архив: Охта-центр», посвященного истории борьбы против строительства небоскреба на Охтинском мысу.

Интервью «Санкт-Петербургским Ведомостям» 23.11.2006

До 1 декабря, когда будут подведены итоги конкурса проектов «Газпром-Сити», остались считанные дни. Общественное обсуждение, к которому призвала губернатор города Валентина Матвиенко, набирает обороты. Мнения высказываются разные, однако нельзя не отметить: большинство горожан с тревогой относятся к перспективе появления в городе 300-метрового небоскреба. Опасения ясны: велик риск, что агрессивное вторжение в сложившееся целое приведет к гибели привычного всем нам Петербурга. Что Дворцовая площадь и весь нынешний центр города, входящий в перечень мирового культурного наследия ЮНЕСКО, превратятся в скромное предместье величественного «Газпром-Сити».
Сегодня свое мнение о конкурсе проектов «Газпром-Сити» высказывает кинорежиссер Александр СОКУРОВ.

— Александр Николаевич, как вы оцениваете проект строительства 300-метрового небоскреба на Охте?

— А как можно оценивать набег кочевников? Имена архитекторов известны. Они перебегают из страны в страну, из города в город, зарабатывают. Они не представляют какое-либо культурно-национальное начало и не интересуются культурой того места, куда прибежали. Поэтому, если их не остановить, они, как колорадские жуки, съедят все в Петербурге, останутся огрызки.

Нам ведь и своих борзых ребят трудно остановить — посмотрите, что петербургские «архитекторы» строят в городе, осуществляя идеи уплотнительной застройки. Уничтожаются скверы, рубятся деревья. Перед окнами людей вырастают бетонные стены. Московские ребята свой город уже перелицевали.

— В центре от наступления капитала пострадали уже целые кварталы.

— И ради чего растут все эти торговые и развлекательные комплексы, офисы? В городе катастрофическое положение с жильем. Сотни тысяч ленинградцев уже окончательно при жизни не смогут решить свой главный вопрос — где жить. Город не захотел предотвращать бандитское повышение цен на жилье, город пустил сюда наглый московский капитал, превращающий Петербург в заурядную плесневеющую провинцию.

Я расцениваю нерешенность жилищной проблемы миллионов граждан страны как самое большое поражение власти со времен трагического начала Великой Отечественной войны.

— Наш город до сих пор столица коммуналок…

— Мы называем себя Европой, но если зайти в каждую вторую квартиру — видно, в какой чудовищной бедности живут люди. И при всем этом город миллиарды готов вложить в карточный домик. В вавилонскую башню. В однозначный символ неких патологических — может, сексуальных — комплексов.

— Сторонники проекта как раз и декларируют, что привлечение в город капитала позволит решать в том числе и социальные проблемы.

— Даже если так, то не ценой же утраты самого города! Есть законы, по которым Петербург создан. Причем задуман и построен не нами. Город нам не подарен, не отдан для примитивного использования. Он передан нам временно, чтобы мы пожили здесь свое. Мы обязаны его передать следующим поколениям — в таком виде, в каком получили. Не надо трогать то, что создано не нами и проверено временем. И что оплачено страшной кровью. В частности, в блокаду.

И это не вопрос борьбы с чем-то новым. Это вопрос норм поведения. А они говорят: нельзя ничего созидать, если при этом разрушается существенное. Общество, если оно собирается быть цивилизованным, должно строго следовать эволюционным принципам. Главный из них — одно вырастает из другого. Нам надо принимать во внимание большие ошибки западных архитекторов, создавших мертвые стальные города, безликое, чужое национальной душе пространство. Современные архитекторы — богатые люди, они идут в первых рядах глобалистов, они предлагают забыть о национальных традициях, характере, климате, душе. Для них все одинаковы, потому что они работают только ради денег. Им все настоящее, основательное будет мешать.

— Начиная с археологического слоя.

— Нельзя забывать: мы интересны и нужны всему миру только потому, что мы вот такие. Потому что мы сохранили наш город. Пока мы развиваемся в традиционной тенденции — у нас есть шанс получать возрастающий интерес к себе. Поскольку все вокруг в мире превратилось и продолжает превращаться в подобие, условно говоря, Монреалей и Оттав. Это хорошие города, просто замечательные, но…

— И все же что-то новое нам строить надо.

— Конечно. И есть идеи, способные развивать город. Например, морской порт на Васильевском острове. Я как житель этого острова тоже не в большом восторге от самого проекта стройки. Но понимаю, что в нем хоть как-то учтены потребности города, заложена еще одна потенциальная наша связь с миром.

— А разве не нужен Петербургу район, который обычно называют Сити?

— Не понимаю, зачем он.

— Говорят — для того, чтобы преодолеть провинциальность.

— Она преодолевается не так. Создайте законы, обеспечьте свободу инициативе людей. И люди сами все что надо сделают — в старых стенах. У нас огромное количество промзон. Стоят запущенные здания, которые прекрасно можно перестроить и создать все эти офисные, деловые и прочие центры. Так, как это делают, например, немцы. У нас тоже полно шедевров старой промышленной архитектуры. Но у нас парализованы финансы, дорогие кредиты. И так далее. Это всем известно. И вот вместо того, чтобы приводить в порядок существующее, придумывают бог знает что. При этом произносят абсолютно пустые, дутые слова. Как воздушные шары, мыльные пузыри.

Вместо того чтобы реанимировать производство — офисные громады. Зачем? Что там будут производить?

— Но ведь это необходимо для компании, которая собирается прийти в Петербург. На новом месте ей нужны и жилье, и инфраструктура…

— Может быть. Но я напомню другое: мы живем в стране, где за пределами Москвы, Петербурга и еще двух городов — пустыня. Люди бегут оттуда — нет рабочих мест. Социальная и экономическая деструкция приобрела такие размеры, что люди пьют больше, чем прежде, — потому что пусто все. А у нас — вавилония…

Кроме всего прочего, это потенциально опасные сооружения. Всем известно, что реальных систем спасения людей в них нет. Возьмите американский опыт! Если что-то случится в такой башне — люди обречены на мучительную чудовищную смерть в девяти случаях из десяти. Строить такие высотные дома — преступление. Не говоря уж о том, что у нас северный город — сырой и холодный, ему нужны толстые стены, штукатурка. Теплая жизнь. Ничего подобного не возводят в Норвегии или Швеции. Через 30 — 40 лет все эти башни будут взорваны, иначе они упадут сами. Проржавеют.

И в конце концов: если вам нужен свой Сити — давайте, стройте его. Новый город рядом с Петербургом — город со своими принципами, со своей идеологией. Так поступают серьезные руководители. Скажем, в Бразилии решили не модернизировать Сан-Паулу или Рио-де-Жанейро и построили новую столицу.

А Петербург один на планете. Его нельзя «украсить» или «развивать» чем-то, ему неорганичным.

— Почему же зарубежные архитекторы, сплошь звезды, этого не почувствовали?

— Я уже ответил на этот вопрос. Эти зодчие обрубили все начала, они начинают с самих себя. Ни для кого из них архитектура не есть часть эволюции.

— Несмотря на все обоснования, которыми они сопроводили свои проекты?

— Это все «литература». Слова. Это можно квалифицировать только как идеологическую экспансию. Как абсолютно сумасшедшую левизну в этой области культуры. Вообще, архитектура сегодня, как и телевидение, генерирует в обществе гигантскую деструкцию. Разрушительную энергию.

— О телевидении в этом смысле все говорят, а об архитектуре, действительно, нет.

— Не знаю, почему. Но тот, кто был, допустим, в новых кварталах Нью-Йорка, понимает, что я говорю об отторжении, о голом рационализме… Среди такой архитектуры не растешь, не развиваешься. Не обретаешь ничего. Выросший в этих стеклянных домах молодой человек — никто и ничто. Он без родины, без племени… Потому что в этих строениях нет эволюции — ни в форме, ни в содержании. В них нет труда. Ушел каменщик, ушел штукатур. Ушло живое, передающееся от человека к человеку.

— Но есть же творческое развитие, смена стилей, поколений…

— Никто не против передовых методов. Но человек создается эволюционно, а не революционно. Уверяю вас, скоро как от чумы будут шарахаться от этой стеклянно-алюминиевой архитектуры. Она временная. Если так легко строить — легко и можно снести. Эти формы не требуют напряжения ни вкуса, ни интеллекта. Ни таланта. Тут не ночами бессонными приходит воображение, а компьютерная манипуляция. Возвеличивать эту архитектуру — все равно что говорить о выдающейся духовной роли компьютеров в нашей жизни. И как не стыдно возжелать ставить такое рядом со Стасовым, с Монферраном?

— Сторонники стекла и бетона говорят, что через сто лет эти здания превратятся в классику.

— Они не простоят, скажу еще раз, и тридцати лет. Мы знаем, что в архитектуре выдержало испытание временем — какие формы, какие материалы, и что до сих пор вызывает у нас теплую человеческую реакцию. Каждый из нас прекрасно знает, в каком доме хотел бы жить, правда?

— Так что же делать петербуржцам, которые хотят жить в своем привычном городе?

— У нас нет законов, по которым власть должна подчиняться общественному мнению. Петербургу крайне нужен закон об архитектуре и вообще о памятниках города и пригородов, о чем много раз говорилось и в связи с недавним покушением на Дворцовую площадь, и в другие моменты. Понятно, почему такой закон не принимается. Он сразу определит многие вещи, заставит смотреть по-другому на жизнь самого Петербурга.

А что кому делать — каждый решает сам. Одно понятно — если процесс не остановить, городу предстоят большие испытания.

— Было объявлено, что нынешний конкурс не имеет правовых последствий (то есть его результат не ведет неизбежно к стройке). Однако намерения организаторов сомнения не вызывают…

— Остается опять рассчитывать на губернатора города Валентину Матвиенко. Мне кажется, губернатор действует сегодня под огромным давлением. Но она знает, что подавляющее большинство жителей по крайней мере с недоумением относятся к этой идее. Знает, что стройку нельзя допустить, поскольку она идет вразрез и с законом, и с традицией, и с общественным мнением. Нам повезло, что губернатор позиционирует себя как социальный человек. И это оставляет надежду на то, что результаты общественного обсуждения не будут проигнорированы.

См. также Высказывания знаменитых петербуржцев